Сочинение на вольную тему - Страница 79


К оглавлению

79

— Пора идти, — негромко, словно чувствуя некую свою вину, напоминает Валера, и Игнат Степанович быстро встает, набрасывает на плечи кожух.

— Вопщетки, жизнь — штука мудреная и, видать, никогда не наскучит, — продолжает он уже во дворе. — Допустим, женка говорит: чего ты на этот комплекс бежишь? То с мельницы не вылезал, а теперь на комплексе днюешь и ночуешь. А куда мне бежать? Бабу и то — пока научишь, а это ж техника. Не померла еще машинина мама, слава богу, родит машинки, а к машине не всякого допустишь. Тут талант нужен. Допустим, Леник мой све-е-етлую голову имел и руки не чужие, после пятого класса запряг трактор, и не абы какой — четэзэ. Не захотел больше ходить в школу — и все тут. Мол, переросток, дети смеются. Вопщетки, война ему два года прибавила, да в рост добро пошел — кавалер, не меньше. Ну что ж, раз такое понятие у человека — иди учись на тракториста. Это теперь колхоз сто рублей дает, чтобы иной шел получать специальность — шофера, или тракториста, или комбайнера даже, да и то упираются, не хотят. Вон и стипендию в институте платят, как Ольке, учись и приезжай. А тогда — полпуда бульбы, кило гороху, шкварку сдобрить варево. И это — на целую неделю. Как он, бедный, и воскресенья дождется… А ничего, свое взял. Вцепится в рычаг, как рак за палец, а получалось хорошо. Девки уже вокруг него, и он не противится. Вижу: раз липнут — захороводят, никуда не денешься. Значит, женись. Хоть опять же спрашиваю: «Какой у тебя ресурс есть, чтоб жениться? Голый собрался, голый готов?.. Так во тебе истопка, ежели поднять на два венца — небольшая хатка, да своя, можно и дальше расширяться». И вроде бы зацепился было, и садик посадил, а после не удержался, сорвался с места, продал все и уехал черт-те куда, на Север. Бабы сгубили жизнь. Угробил здоровье в этих переездах. Что ты хочешь, тысячи километров! А как же жить без привязки к земле? Антенну и ту заземляют, а ты ж человек и детьми думаешь обсемениться, а им куда врастать?

— Ну, дядька, ты и мудрец, — рассмеялся Валера. — Видно, давно не заглядывал в физику. Что такое антенна? Чтобы молния, когда ей вздумается влупить вот в эту вашу десятиметровую антенну, — а молния — это не просто молния, электрический разряд, — так вот, чтобы молния не спалила телевизор, а заодно с ним и хату, и нужна антенна…

Игнат Степанович смотрит на Валеру, будто тот заставил его спуститься с небес на землю. Потом отвечает:

— Физика, она, конечно, как и каждый, о себе думает. Но я так скажу: для порядка жизни и в семье надо иметь пилимет.

— В каждой семье?

Игнат Степанович на мгновение задумался.

— И каждой не помешало бы. Не для того, чтоб стрелять, а чтобы знали, что пилимет есть…

— А знаешь, дядька, я, наверно, поддержу тебя, хотя это и отдает партизанщиной. Распустились все… — произнес Валера с такой страстью, что ясно было: он тоже немало думал об этом.

— Не знаю, как все, а Ленику как раз этого не хватало, — заключил Игнат Степанович.

XIX

В первую же встречу после возвращения Леника, когда он пришел навестить родителей, Игнат Степанович внимательно посмотрел на его худущее лицо и сказал:

— Поздно же ты вернулся, сынок…

— Может, еще и не поздно, — жалобно усмехнулся тот и стал торопливо выковыривать из пачки папиросу.

— Вопщетки, поздно, — повторил Игнат Степанович.

В хате они были втроем — сын, отец и мать. Мать не удержалась, накинулась на отца:

— Ты всегда найдешь чем порадовать родное дитя.

Игнат Степанович ничего не сказал ей в ответ, только усмехнулся так, будто готов был заплакать. Всякий, кто увидел бы в тот момент Игната Степановича и Леника, даже не зная, что они отец и сын, лишь по усмешкам их определил бы, что это так.

На дворе была зима, лежал молодой снежок, от него на свете было светло и тихо, и так же непривычно тихо стало в хате…

А летом Леника положили в больницу. Лежал он не долго, может с месяц.

Приезжала к нему жена — и одна, и с детьми, приезжала мать, но чтобы навестил отец — никто не видел. Сколько раз Марина пробовала подступиться к нему: съездил бы проведать сына… Однако Игнат Степанович неизменно отвечал:

— Надо было раньше жалеть.

И упрямством своим, и этими словами он намекал на то, что если б не сама она, не мать, то, по всему, сын никуда не уехал бы из дому и, возможно, был бы здоров. Первая жена Леника была своя, деревенская, но она не понравилась свекрови, и года два спустя сын бросил и село и семью и сбежал.

— Надо было раньше жалеть?! — не выдержала однажды, сорвалась на крик Марина. — Что ж ты его не пожалел? Ты же батька!..

— Поддался бабам… и во — сгубили, — упрямо твердил Игнат Степанович.

— Поддался бабам… Нехай себе. А ты где был, мужчина? — Марина подступалась к нему чуть ли не с кулаками.

— Вопщетки, работу робил… — в словах его уже не было прежней твердости.

— Работу робил, а сына проглядел…

— Не я проглядел. Он сам себя проглядел, — ответил Игнат Степанович.

Умел он держать свою душу на замке. Никому не говорил о том, что подолгу и с болью думает о сыне и что тайком ездил к нему в больницу.

Приехал на мотоцикле, поставил его во дворе своего знакомого и с охотничьей торбой в руке направился в больницу.

Дело шло к осени, было предвечернее время, и казалось, что природа исполнила свои главные дела и собирается на покой, чтобы назавтра начать жить новыми заботами.

Больница располагалась в конце села, в молодом березнячке. Вокруг было тихо, еще тише, чем в поселке, и Игнат Степанович подумал о том, что здесь невыносимо тяжко ничего не делать.

79