Сочинение на вольную тему - Страница 113

113

В другой половине было просторно. Выбросили большую печь и вместо нее поставили грубку с прямым, высоким, аж под самый потолок, белым дымоходом.

Сняли пальто.

— Присаживайся где-нибудь, — сказала Вера, а сама осталась посреди хаты. Она не знала, что делать дальше. Куда-то исчезла та веселость и смелость, с которыми она зашла в клуб. Стояла посреди хаты потупившись, кусая губы, стриженная под мальчика и сама похожая на мальчишку, который залез в чужой сад, зацепился за гвоздь и порвал новые штаны. Ему очень жаль этих новых штанов, и он собирает в кулак все свое мужество, чтоб не заплакать перед отцом, который знает, где и как порваны штаны.

Иван подошел к Вере, положил руку на плечо и мягко сказал:

— Не надо.

Она резко повернулась к нему, глянула в глаза.

— Хорошо, что ты приехал. Ты даже не представляешь, как это хорошо, что приехал.

— Я давно не видел тебя…

— Ты не знаешь, сколько времени я тебя не видела… — Вера помолчала, потом тихо попросила: — Ты только ничего не думай, Иван.

— Я ничего не думаю.

— Ты знаешь, о чем я говорю…

— А ты не говори.

И все же и он, и она думали и думали об одном и том же. Оба понимали, что между ними стоит что-то такое, что не позволяет им почувствовать себя свободно, непосредственно. И оба знали название этому «чему-то». Это было Верино замужество. И еще это было время, которое стояло между ними. Вера чувствовала себя виноватой перед Иваном, и вина эта сковывала ее. И еще… Она все никак не могла поверить, что это он, Иван, тот Иван, про которого она столько передумала… Она столько времени не видела его и теперь боялась его. Задумчивые глаза. И она не знала, что он думает. Если б она знала, что он думает, ей было б легче.

Иван не узнавал себя. Он ждал сегодня Веру, обрадовался, когда она наконец пришла в клуб. А теперь вся та радость вдруг исчезла. Ну пускай она была замужем… Так что с того? Разве она стала какой-то другой? Разве она перестала быть Верой? Той Верой, с которой они когда-то решали задачки, с которой он прощался, идя в армию. Он убеждал себя, словно уговаривал, и чувствовал при этом, что чего-то важного не хватает его убеждениям.

Он взял Веру за плечи, повернул к себе. В глазах ее стояли слезы…

— Я ничего не думаю, Вера… Я не хочу думать. Ты мне нужна… Понимаешь, ты. И я тебя нашел. — И он начал целовать ее губы, щеки, волосы и почувствовал, как зазвенел, оживая, нежный голосок ручейка под весенним снегом, тот голосок, который для Ивана звенел когда-то на танцах в клубе, услышал, как этот голосок веселеет, ширится, набирает силу.

По небу плыл прозрачный, как Верина нейлоновая кофточка, молодик, и свет его тускло зеленел в хате. Этого зеленого света хватало, чтоб Иван мог видеть ее темные глаза, темные губы. Этого света хватало и на сад — чтоб ясно были видны деревья, кусты сирени и жасмина, угол хлева…

Его рука лежала у Веры на плече, и он пальцами перебирал ее короткие волосы. Они тихо переговаривались.

Говорила Вера, а Иван слушал, порой вставляя свое слово. Слушал и чувствовал, что за это время, как они вместе в Вериной хате, в нем произошел какой-то непонятный переворот. Вера перестала быть для него чужой. Она стала его, близкой и понятной. Когда только пришли из клуба, их разделяла какая-то отчужденность, какая-то стена. Теперь этой стены не стало. Теперь перед ним была Вера — не та Вера, которую он знал раньше, про которую хотя и изредка, но вспоминал в армии. Это была совсем-совсем другая Вера… Е г о Вера.

«Что же произошло, что изменилось?» Он не мальчик, ему не пятнадцать и даже не двадцать. Он ведь знал и других женщин, но т а к о г о с ним никогда не было. Чтоб человек сразу стал таким с в о и м. Почему этого не случалось раньше? Почему ни одна из тех женщин, кого он знал раньше, не стала такой близкой, такой понятной, такой своей? Почему тогда, каждый раз после этих торопливых минут близости, когда на какой-то миг исчезают всякие границы реальности, наступало трезвое прозрение и оставался неприятный осадок? Как после папиросы. И неудовлетворенность собой. И стыдно было смотреть друг другу в глаза… Может, потому, что где-то на дне души жила уверенность, что это не то, что это временное, чужое, чужое… Может, потому, что он долгие годы ожидал ее, Веру? Может, потому, что он любит ее, и любит давно, так давно, как знает себя…

Он ждал, что оно придет. Ждал много лет, каждый день… Вначале это было просто ожидание, подсознательное ожидание чего-то хорошего. Так, видимо, птица ожидает прихода весны. После двадцати это уже была тоска… Он с тоскливой болью провожал каждую пару влюбленных, счастливых людей, которых встречал на улице, в кино, в ресторанах… Он не хотел верить, что судьба обошла его, что счастье его прошло где-то рядом. Он уже утратил надежду, он начал приучать себя к мысли, что э т о не каждому дается. Как талант, как красота, как сила… И приучил, но тоску из сердца не выгнал. Он уже ничего не ждал… И тогда оно пришло… Но вместе с радостью и успокоенностью, пришедшими к Ивану теперь, было и острое сожаление. Это было сожаление о том, что было и чего уже никогда не будет, — о той далекой Вере и о нем самом — том, давнем. Теперь они были совсем другие люди.

Вера говорила тихо, чуть глуховатым голосом. Иван слушал не все, о чем она говорила, но знал, о чем она говорила. Она говорила о себе, а ему казалось, что это о нем…

— Ты не знаешь, не представляешь, что было со мной, когда ты ушел в армию. Иногда мне казалось, что я не выдержу больше, нет, что я умру, так болело мое сердце. Выбежав из нашей хаты, ты пошел на улицу не через калитку, а напрямик, через гряды. Не знаю, почему ты так сделал, но мне казалось, что ты специально пошел через гряды, чтобы я тебя дольше видела. Выйду во двор, увижу твои следы — и в слезы. Кажется, сердце вот-вот разорвется. Прошу Клавдию: «Закопай ты эти следы, или запаши, или засыпь, а то я не выдержу, помру…» А она смеется: «Дуреха, говорит, вот снег пойдет и сам засыплет все, заровняет, и не узнаешь, было ли что где. Он в армии, у него есть о чем думать. Он даже не знает, что ты так надрываешься по нем, так сохнешь…» Смеялась, смеялась, потом сердиться начала, ругать меня: это же надо, школьница, восьмиклассница, вместо того чтоб про учебу думать, места не находит из-за хлопца. А я ничего не могу с собой поделать.

113